О фотографиях Бориса Смирнова военного времени

Центральную часть его фотографического наследия составляют фотографии военного времени - 1941-1945 годов. На многих снимках военных лет запечатлен блокадный Ленинград. Фотографов, снимавших город в те страшные дни, было наперечет. Фотоаппарат приравнивался к секретному оружию, пользование которым было строго ограничено и лимитировано. В осажденном городе система внутреннего контроля была поставлена жестко, в первую очередь органы безопасности уделяли особое внимание пресечению любых форм утечки информации и возможного шпионажа.
Чтобы представить себе контекст, сопутствующий изобразительному ряду фотографий Смирнова 1942-44 годов, вспомним некоторые факты его биографии. В начале 1942 г. он добровольцем вступает в ряды бойцов Балтийского флотаю. В БМВФ Смирнова направляют в лабораторию по маскировке военных объектов и морских судов. Он практически участвует в камуфлировании, (например, крейсера «Киров») и готовит методические материалы по маскировке. И флот, и город, думается, во многом обязаны Борису Александровичу и его лаборатории за то, что, несмотря на интенсивные обстрелы и бомбежки, удалось защитить и сохранить многие военные и гражданские объекты. Именно эта работа позволила Смирнову фотографировать, причем зачастую его интересовало то, что не представляет очевидного интереса для фотожурналистов, нацеленных на событийную сторону происходящего. . В объективе большинства блокадных фотографов - люди, жители осажденного города. Создавая хронику, фотолетопись блокадного Ленинграда, они совершенно естественно запечатлевали человека, поставленного на грань выживания, лицом к лицу со смертью. Все это, безусловно коснулось и Смирнова, едва не умершего от голода зимой 41-42 годов. Но вот человек в его блокадных фотографиях практически отсутствует. Город почти пуст, улицы, дворы и набережные оставлены людьми, и эта звенящая пустота заставляет поежиться, ибо за ней стоят леденящий холод и смерть. Перед нами разворачивается предметный мир, где персонажами съемки выступают неодушевленные объекты. Но не только. Предметность и даже натюрмортность в выборке и кадрировке некоторых мотивов выступают в этих фотографиях не в прямом информативном виде - они образуют сюжетную линию знакового, эмблематичного характера. Смирнов идет с фотоаппаратом по следу войны, фиксируя ее следы или «знаки» в мире, где не невозможно говорить о полноте жизни, где все свидетельствует об утратах. Наблюдение, что война отметает все лишнее - в его снимках не фраза.
Мы видим жизнь в предельно редуцированном качестве, где даже материя неодушевленного мира построена на вычитании плоти, предельно исхудалой и бедной. Смирнов смог так великолепно почувствовать и раскрыть тот суженый и обреченный на гибель мир потому, что в совершенстве владел инструментом «остранения», позволившим рассказать о трагедии через предельно простые и банальные вещи, -посредством графических знаков, в буквальном к метафорическом смыслах расставленных повсюду войной. Его видение войны соотносится, однако, не с натуралистической природой фотографии, но скорее с эстетикой сюрреализма. В снимках Смирнова видимый мир не подвергается умышленной, срежиссированной драматургии - наоборот, кажется, что характерная для художника постановка взгляда максимально отражает мрачную монотонную бездну той повседневности, -затупляющей чувства и эмоции до опасного безразличия и апатии. «Эстетствующий сноб» и «формалист» (такими эпитетами «награждали» Смирнова в специальной архитектурной прессе предвоенного времени) смог разглядеть один из безусловно истинных ликов войны, сумев найти ей соответствующий шифр, язык художественного воплощения, конечно, не в последнюю очередь благодаря высокой и даже утонченной культуре пластического видения. Думается, что в основе у него был конструктивистский подход к форме, позволяющий вычленять самое необходимое. Он умел выявить геометрическую суть в ее изначальной чистоте всех составляющих, отсечь лишнее.
Вещи, сдвинутые войной со своего привычного места, потерявшиеся во враждебном пространстве, оставленные умирать где-то на обочине, соотносятся со случайностью и мгновенностью человеческой жизни. Молчаливая опустошенность и звенящая тишина сопутствует многим ландшафтным фотографиям художника, где архитектурные детали, предметы и надписи указывают на присутствующего где-то рядом человека, судьба которого остается нам неизвестной. Будучи по сути выражением сугубо частного взгляда, ни в коей мере не рассчитанные на широкую публичность, фотографии Смирнова все же не относятся к разряду интересного домашнего архива. Наоборот, частное, маргинальное, боковое зрение любительского снимка вознесено здесь на уровень профессионального осмысления увиденного, за которым ощущается своего рода философия войны. В чем она? Мы видим войну без войны: нет убитых, раненых, крови, взрывов, огня. Война показана безлюдной, люди - редкие гости в кадре (если только речь не идет о семейных или дружеских фотографиях). Мир рассматривается в упор, как бы в оптический прицел, и этот предметный разговор ведется с помощью разнообразных «найденных объектов», выразительность которых состоялась, в частности, благодаря таланту художника с присущей ему фантазией, изобретательностью и остроумием. Более того, отдельные знаки и надписи, щедро расставленные в фотографиях, часто уже не выражают той смысловой конкретики, ради которой были сделаны - в них, также как и в отдельных предметах «выбита почва из-под ног» за счет эффекта отстранения, переключения смысла в другой регистр восприятия.
Мышление «сквозным мотивом» соединяет часто разроз¬ненные снимки в серии, когда за отдельными фотографиями видится продуманное послание. Очевидная концептуальность фотографического мышления выводит фототворчество Смирнова далеко за рамки своего времени, образуя мост между «предметной метафизикой» и «смысловым сдвигом» искусства 1930-40-х с концептуализмом 1970-80-х и нашего времени. А может быть, просто этим фотографиям пришло свое время...

по материалам Глеба Ершова